sima_korets | (no subject)

Под влиянием Миллера решила прочесть Достоевского. Взяла "Идиота", которого давнее всего остального не перечитывала. И увидела все новыми глазами. Конечно же, князь Мышкин - это Йешу, это, наверно, и до меня замечали, но мне как-то удалось на этот раз преодолеть все отвлекающие маневры Достоевского и просчесть именно в этом ключе. Там даже есть Гефсиманский сад, где он, гуляя, размышляет, уехать ли ему обратно в Швейцарию или же остаться и погибнуть. Настасья Филипповна - падшая святая, которая есть у него в каждой книге. Ей противостоит "порядочная девушка", которая, как и в других книгах, готова тоже продать себя для чьего-то спасения, но понимает людей и разбирается в жизни гораздо хуже, чем "падшая" и совершенно не чувствует глубины своего падения, думая, что оно послужит к ее чести. С самим Достоевским связано все самое худшее, что несет в себе общество - знание протокола, субординации, условности, из плена которых так хотят вырваться его герои и против которых они, так бесполезно протестуя, гибнут, ничего не изменив и ничего никому не доказав. И еще одна черта в Достоевском - знание людских слабостей и умение ими воспользоваться для своей пользы - привлекает и отталкивает одновременно. Тема смерти, казни, обреченного на смерть больного, сплетающаяся с темой возможной справедливости, достижения счастья для всех через жертву, берущая свое начало в личном переживании Д., хотя и вызывает восхищение своей пронзительностью, свидетельствует скорее о мелочности - оттуда и Ипполит. И еще один герой - шут, отвратительный и трагический, которого Булгаков превратил в Коровьева и Бегемота, Достоевский же обязательно наделяет его всем спектром человеческих качеств и неразрешимым противоречием между животным и человеческим началом. Есть еще тема денег, такая болезненная, что он не рискует приблизиться к ней, она как бы мелькает в отдалении, в полученных наследствах, карточных выигрышах, ростовщиках, деловых людях, в общественных противоречиях между бедными и богатыми. Весь этот набор он тащит за собой из романа в раман, устраивая события, встречи и разговоры безо всякой заботы о правдоподобии и вовлекая своего читателя в некое подобие болезненного бреда.